Партиец [СИ] - Никита Васильевич Семин

Десантирование прошло успешно. Отдельно на Р-1 сбросили снаряжение и оружие для группы — в почтовых мешках и полутяжелых коробах. По итогу было признано вполне возможным и целесообразным работать в направлении создания специальных подразделений, которые можно было бы забрасывать в тыл врага для выполнения различных задач.

После десантирования, я вновь подошел к бойцам. На этот раз с вполне практичным интересом. Раз уж я должен что-то сказать Алкснису по конструкции самолетов для десанта, не проще ли узнать у самих десантников, чего им не хватает? Так и поступил. Сразу мне ответить не смогли, но пообещали написать свои предложения и передать их письмом. Продиктовав свой адрес, с чувством выполненного долга и новых впечатлений я покинул небольшой хутор Клочково, где проводилось мероприятие.

Домой вернулся в тот же день поздним вечером. И через три дня уже шел к Михаилу Ефимовичу — со своим набросками для статьи и намерением спросить у него, стоит ли мне принимать предложение Говорина.

Глава 18

Август 1930 года

— Ну наконец-то мы увиделись! — такими словами встретил меня Михаил Ефимович.

— Что поделать, дел навалилась целая куча, — развел я виновато руками.

— Понимаю, но все же… все же… — укоризненно покачал он головой. Однако долго заострять внимание на моем длительном отсутствии не стал, тут же перейдя к делу. — Ну, показывай. Что у тебя получилось?

Я достал тетрадь, в которой записал черновой вариант сравнения промышленности Франции и СССР, а также условий жизни.

— Предварительно, там почти так же, как в Германии, — сказал я.

— Это я и своими глазами увидел, — кивнул журналист. — Только у них словно позже все началось.

— Это так, — согласился я с Кольцовым. — Даже примерно понял, почему.

— И почему же?

— Репарации от Германии после империалистической. Плюс — они долго являлись кредиторами для других стран. Но последнее сейчас наоборот, усиливает их кризис. Долги им не отдают — у заемщиков самих проблемы с финансами, а новых поступлений из других источников тоже нет. Ну и их предприниматели стали сбегать из страны. Пока что это лишь отдельные люди и больше мелкие частники. Им хуже всего пришлось, — Кольцов согласно кивал моим словам, — вот тут вы написали, что увидели много закрытых мелких лавок. И вот ответы на ваши вопросы некоторых французов, — указал я на то, что Михаил Ефимович передал мне для работы над статьей.

— Все так. У меня схожее впечатление появилось.

— И кроме того, у них проблемы с продовольствием начинаются. Вы вот здесь написали, — ткнул я пальцем в листки, что передал мне Кольцов, — что треть булочных закрыты. Здание есть, вывеска осталась, а не работает. Иного вывода я не вижу — похоже, очень скоро они начнут завозить к себе продукты. Если уже не начали.

— Да. Скорее всего, так и будет.

— И вот тут как раз идет сравнение с нашими колхозами, — показал я на свою часть статьи, — у нас-то продуктовая проблема постепенно решается. И зерна больше в прошлом году собрали. И сейчас я работаю над созданием контейнерных перевозок, которые позволят оперативно вывозить зерно и другие продукты, а не давать гнить им на складах и в элеваторах.

— Вот как? — удивился Кольцов. — Хорошее дело. А можешь подробнее об этом? Тоже добавим в статью, надо же нашим людям знать, что правительство делает для улучшения их жизни. Да и тебе наверное тогда легче будет?

Идея Михаила Ефимовича мне понравилась, и я тут же при нем добавил пару абзацев о будущем введении системы контейнерных перевозок.

Закончив с этим делом, я перешел к идее Говорина.

— Создать контролирующий писателей и других творцов Союз? — задумчиво почесал подбородок мужчина. — Думаю, это не очень хорошая идея.

— Почему? В партии ей многие обрадуются.

— Это-то понятно, — с досадой махнул он рукой. — Но посмотри на минусы: резкое снижение качества текста — раз. Если все будут «гнать» одно и то же, восхваляя правительство и партию, это быстро надоест читателю. Возможен обратный эффект — два. Люди ведь не идиоты. И одной пропагандой их не только не переубедить, и ничего не доказать, как бы отвращение и раздражение такие книги не вызвали. Ну и сведение счетов между писателями, которое никуда не денется, перекинется во власть. Это три. Если в начале подобный «союз писателей» и даст тот эффект, о котором ты говоришь, то в долгосрочной перспективе лишь вред принесет.

— Но тенденция такая есть? — уточнил я. — Если не я такое предложу, найдется ведь и другой «сообразительный»?

— К сожалению, тут ты прав, — вздохнул Михаил Ефимович.

— И как тогда поступить? Махнуть рукой и пустить на самотек, или все же создать «союз»? Но со своими условиями?

— Думать надо, — буркнул Кольцов, которому эта тема не нравилась.

Не став развивать ее, я попрощался с Михаилом Ефимовичем и вернулся домой. Однако этот разговор не оставлял меня. Похоже, в одном Илья Романович был прав — партия пытается подмять под себя всю интеллигенцию. Пока это не приобрело системный характер, но раз уж два совершенно разных человека согласны в одной и той же оценке, это лишь вопрос времени. Цензура неизбежна. А теперь вспомним, была ли она в моем прошлом мире?

— Была, — вздохнул я. — Но «мягкая». С запретами определенных тем и возрастным цензом.

Получается, и тут нужно сделать нечто подобное? Не скажу, что та цензура из моего прошлого как-то сильно ограничивала творцов. Лишь направляла их, как русло реки. Ну и давала по рукам тем, кто берега этого «русла» теряли. Действительно, здесь есть над чем подумать, прежде чем идти с такой инициативой «наверх».

До конца недели я отдыхал. Даже удивительно. Успел и с Борисом покататься на лодках наперегонки и пару партий в «героев» сыграли. С Катей раз виделся — просто прогулялись по набережной. Она рассказывала, как провела лето. Теперь она комсомолка, так что на лето ее озадачили помощью одному колхозу, как и еще семь ее одногруппников. Спросил, как теперь там дела обстоят. Оказалось, все в целом нормально. Колхозники бухтели на власть, но отмечали, что распределение урожая обещает быть справедливым. Надеюсь на это.